Жены декабристов имена интересные факты. Как жили в сибири жены декабристов
14 декабря 1825 года в Петербурге на Сенатской площади произошло первое в истории России организованное выступление дворян-революционеров против царского самодержавия и произвола. Восстание было подавлено. Пятерых его организаторов повесили, остальные были сосланы на каторгу в Сибирь, разжалованы в солдаты… Жены одиннадцати осужденных декабристов разделили их сибирское изгнание. Гражданский подвиг этих женщин — одна из славных страниц нашей истории.
В 1825 году Марии Николаевне Волконской исполнилось 20 лет. Дочь прославленного героя Отечественной войны 1812 года генерала Раевского, красавица, воспетая Пушкиным, жена князя генерал-майора Волконского, она принадлежала к избранному обществу выдающихся по уму и образованию людей. И вдруг — крутой поворот судьбы.
В начале января 1826 года Сергей Волконский заехал на сутки в деревню к жене, ожидавшей первенца. Ночью разжег камин и стал бросать в огонь исписанные листы бумаги. На вопрос испуганной женщины: «В чем дело?» — Сергей Григорьевич бросил:- «Пестель арестован». «За что?» — ответа не последовало…
Следующее свидание супругов состоялось лишь через несколько месяцев в Петербурге, в Петропавловской крепости, где арестованные революционеры-декабристы (среди них были князь Сергей Волконский и дядя Марии Николаевны Василий Львович Давыдов) ждали решения своей участи…
Их было одиннадцать — женщин, разделивших сибирское изгнание мужей-декабристов. Среди них — незнатные, как Александра Васильевна Ёнтальцева и Александра Ивановна Давыдова, или жестоко бедствовавшая в детстве Полина Гебль, невеста декабриста Анненкова. Но большая часть — княгини Мария Николаевна Волконская и Екатерина Ивановна Трубецкая. Александра Григорьевна Муравьева — дочь графа Чернышева. Елизавета Петровна Нарышкина, урожденная графиня Коновницына, баронесса Анна Васильевна Розен, генеральские жены Наталья Дмитриевна Фонвизина и Мария Казимировна Юшневская — принадлежали к знати.
Николай I предоставил каждой право развестись с мужем — «государственным преступником». Однако женщины пошли против воли и мнения большинства, открыто поддержав опальных. Они отрешились от роскоши, оставили детей, родных и близких и пошли за мужьями, которых любили. Добровольное изгнание в Сибирь получило громкое общественное звучание.
Сегодня трудно представить себе, чем была Сибирь в те времена: «дно мешка», конец света, за тридевять земель. Для самого быстрого курьера — более месяца пути. Бездорожье, разливы рек, метели и леденящий душу ужас перед сибирскими каторжниками — убийцами и ворами.
Первой — на другой же день вслед за каторжником-мужем — в путь отправилась Екатерина Ивановна Трубецкая. В Красноярске сломалась карета, заболел провожатый. Княгиня продолжает путь одна, в тарантасе. В Иркутске губернатор долго запугивает ее, требует — еще раз после столицы! — письменного отречения от всех прав, Трубецкая подписывает его. Через несколько дней губернатор объявляет бывшей княгине, что она продолжит путь «по канату» вместе с уголовными преступниками. Она соглашается…
Второй была Мария Волконская. День и ночь мчится она в кибитке, не останавливаясь на ночлег, не обедая, довольствуясь куском хлеба и стаканом чая. И так почти два месяца — в лютые морозы и пургу. Последний вечер перед отъездом из дома она провела с сыном, которого не имела права взять с собой. Малыш играл большой красивой печатью царского письма, в котором высочайшим повелением разрешалось матери покинуть сына навсегда…
В Иркутске Волконскую, как и Трубецкую, ожидали новые препятствия. Не читая, она подписала страшные условия, поставленные властями: лишение дворянских привилегий и переход на положение жены ссыльнокаторжного, ограниченной в правах передвижения, переписке, распоряжения своим имуществом. Ее дети, рожденные в Сибири, будут считаться казенными крестьянами.
Шесть тысяч верст пути позади — и женщины в Благодатском руднике, где их мужья добывают свинец. Десять часов каторжного труда под землей. Потом тюрьма, грязный, тесный деревянный дом из двух комнат. В одной — беглые каторжники-уголовники, в другой — восемь декабристов. Комната делится на каморки — два аршина в длину и два в ширину, где ютятся несколько заключенных. Низкий потолок, спину распрямить нельзя, бледный свет свечи, звон кандалов, насекомые, скудное питание, цинга, туберкулез и никаких вестей извне… И вдруг — любимые женщины!
Когда Трубецкая сквозь щель тюремного забора увидела мужа в кандалах, в коротком, оборванном и грязном тулупчике, худого, бледного, она упала в обморок. Приехавшая вслед за ней Волконская, потрясенная, опустилась перед мужем на колени и поцеловала его кандалы.
Николай I отнял у женщин все имущественные и наследственные права, разрешив лишь нищенские расходы на жизнь, в которых женщины должны были отчитываться перед начальником рудников.
Ничтожные суммы держали Волконскую и Трубецкую на грани нищеты. Пищу они ограничили супом и кашей, от ужинов отказались. Обед готовили и отправляли в тюрьму, чтобы поддержать узников. Привыкшая к изысканной кухне Трубецкая одно время ела только черный хлеб, запивая его квасом. Эта избалованная аристократка ходила в истрепанных башмаках и отморозила себе ноги, так как из своих теплых башмаков сшила шапочку одному из товарищей мужа, чтобы защитить его голову от падающих в шахте обломков породы.
Каторжное житье никто не мог рассчитать наперед. Однажды Волконская и Трубецкая увидели начальника рудников Бурнашева со свитой. Выбежали на улицу: под конвоем вели их мужей. По деревне разнеслось: — «Секретных судить будут!» Оказалось, заключенные объявили голодовку, когда надсмотрщик тюрьмы запретил им общаться между собой и отобрал свечи. Но властям пришлось уступить. Конфликт на этот раз разрешился мирно. Или вдруг среди ночи выстрелы подняли на ноги всю деревню: пытались бежать уголовные каторжники. Пойманных били плетьми, чтобы узнать, где они взяли деньги на побег. А деньги-то дала Волконская. Но никто и под пытками не выдал ее.
Осенью 1827 года декабристов из Благодатска перевели в Читу. В читинской тюрьме было более 70 революционеров. Теснота, кандальный звон раздражали и без того измученных людей. Но именно здесь стала складываться дружная декабристская семья. Дух коллективизма, товарищества, взаимного уважения, высокая нравственность, равенство, независимо от разности социального и материального положения господствовали в этой семье. Ее связующим стержнем стал святой день 14 декабря, и жертвы, принесенные ради него. Восемь женщин были равноправными членами этого уникального содружества.
Они поселились близ тюрьмы в деревенских избах, сами готовили еду, ходили за водой, топили печи. Полина Анненкова вспоминала: «Дамы наши часто приходили ко мне посмотреть, как я приготовляю обед, и просили их научить то сварить суп, то состряпать пирог. Когда приходилось чистить курицу, со слезами на глазах сознавались, что завидуют моему умению все делать, и горько жаловались на самих себя за то, что не умели ни за что взяться».
Свидания с мужьями разрешались всего лишь два раза в неделю в присутствии офицера. Поэтому любимым времяпрепровождением и единственным развлечением женщин было сидеть на большом камне напротив тюрьмы, иногда перекинуться словом с узниками.
Солдаты грубо прогоняли их, а однажды ударили Трубецкую. Женщины немедленно отправили жалобу в Петербург. А Трубецкая с тех пор демонстративно устраивала перед тюрьмой целые «приемы»: усаживалась на стул и поочередно беседовала с арестантами, собравшимися внутри тюремного двора. Беседа имела одно неудобство: приходилось довольно громко кричать, чтобы услышать друг друга. Но зато, сколько радости доставляло это заключенным!
Женщины быстро сдружились, хотя были очень разные. Невеста Анненкова приехала в Сибирь еще под именем мадемуазель Полина Гебль: «монаршей милостью» ей разрешено было соединить свою жизнь со ссыльным декабристом. Когда Анненкова повели в церковь венчаться, с него сняли кандалы, а по возвращении опять надели и увели в тюрьму. Полина, красивая и изящная, кипела жизнью и весельем, но все это было как бы внешней оболочкой глубоких чувств, заставивших молодую женщину отказаться от своей родины и независимой жизни.
Общей любимицей была жена Никиты Муравьева — Александра Григорьевна. Ни одна из декабристок, пожалуй, не удостоилась столь восторженных похвал в воспоминаниях сибирских изгнанников. Даже женщины, весьма строгие к представительницам своего пола и столь разные, как Мария Волконская и Полина Анненкова, здесь единодушны:- «Святая женщина. Она умерла на своем посту».
Александра Муравьева была олицетворением извечного женского идеала, редко достижимого в жизни: нежная и страстная возлюбленная, самоотверженная и преданная жена, заботливая, любящая мать. «Она была воплощенная любовь» — по словам декабриста Якушкина. «В делах любви и дружбы она не знала невозможного»,- вторит ему И.И.Пущин.
Муравьева стала первой жертвой Петровского завода — следующего после Читы места каторжных работ революционеров. Она умерла в 1832 году двадцати восьми лет. Никита Муравьев стал седым в тридцать шесть — в день смерти жены.
Еще при переходе каторжан из Читы в Петровский завод женская колония пополнилась двумя добровольными изгнанницами — приехали жены Розена и Юшневского. А через год — в сентябре 1831-го состоялась еще одна свадьба: к Василию Ивашеву приехала невеста Камилла Ле-Дантю.
Женщины-декабристки многое сделали в Сибири, Прежде всего они разрушили изоляцию, на которую власти обрекли революционеров. Николай I хотел всех заставить забыть имена осужденных, изжить их из памяти. Но вот приезжает Александра Григорьевна Муравьева и через тюремную решетку передает И. И, Пущину стихи его лицейского друга Александра Пушкина, Стихотворные строки «во глубине сибирских руд» рассказали декабристам о том, что они не забыты, что их помнят, им сочувствуют.
Родные, друзья пишут узникам. Им же запрещено отвечать (право на переписку они получали только с выходом на поселение). В этом сказался все тот же расчет правительства на изоляцию декабристов. Этот замысел разрушили женщины, связавшие заключенных с внешним миром. Они писали от своего имени, копируя иногда письма самих декабристов, получали для них корреспонденцию и посылки, выписывали газеты и журналы.
Каждой женщине приходилось писать десять, а то и двадцать писем в неделю. Нагрузка была столь весомой, что не оставалось времени иногда написать собственным родителям и детям. «Не сетуйте на меня, добрые, бесценные мои Катя, Лиза, за краткость письма моего,- пишет Александра Ивановна Давыдова дочерям, оставленным у родственников.- У меня столько хлопот теперь, и на этой почте столько писем мне писать, что я насилу выбрала время для этих нескольких строк».
Находясь в Сибири, женщины вели непрестанную борьбу с петербургской и сибирской администрацией за облегчение условий заключения. Они называли в лицо коменданта Лепарского тюремщиком, добавляя, что ни один порядочный человек не согласился бы принять эту должность без того, чтоб не стремиться к облегчению участи узников. Когда генерал возражал, что его за это разжалуют в солдаты, те, не замедлив, отвечали: — «Ну что же, станьте солдатом, генерал, но будьте честным человеком».
Старые связи декабристок в столице, личное знакомство некоторых из них с царем удерживали иногда тюремщиков от произвола. Обаяние молодых образованных женщин, случалось, укрощало и администрацию, и уголовников.
Женщины умели поддержать павших духом, успокоить возбужденных и расстроенных, утешить огорченных. Естественно, что сплачивающая роль женщин увеличилась с появлением семейных очагов (с тех пор, как женам разрешили жить в тюрьме), а затем и первых «каторжных» детей — воспитанников всей колонии.
Разделяя судьбу революционеров, отмечая каждый год вместе с ними «святой день 14 декабря», женщины приближались к интересам и делам своих мужей (о которых не были осведомлены в прошлой жизни), становились как бы их соучастниками. «Вообрази, как они мне близки, — писала М. К. Юшневская из Петровского завода, — живем в одной тюрьме, терпим одинаковую участь и тешим друг друга воспоминаниями о милых, любезных родных наших».
Медленно тянулись в изгнании годы. Волконская вспоминала: «Первое время нашего изгнания я думала, что оно, наверное, кончится через пять лет, затем я себе говорила, что это будет через десять, потом через пятнадцать лет, но после 25 лет я перестала ждать, я просила у бога только одного: чтоб он вывел из Сибири моих детей».
Москва и Петербург становились все более отдаленными воспоминаниями. Даже те, у кого мужья умирали, не получали права на возвращение. В 1844 году в этом отказали вдове Юшневского, в 1845-м — Ентальцевой.
Из-за Урала шли новые и новые партии ссыльных. Спустя 25 лет после декабристов везли на каторгу петрашевцев, в их числе и Ф.М.Достоевского. Декабристам удалось добиться свидания с ними, помочь продуктами, деньгами. «Они благословили нас в новый путь»,- вспоминал Достоевский.
Немногие декабристы дожили до амнистии, пришедшей в 1856 году после тридцатилетней ссылки. Из одиннадцати женщин, последовавших за мужьями в Сибирь, три остались здесь навечно. Александра Муравьева, Камилла Ивашева, Екатерина Трубецкая. Последней умерла в 1895 году девяностотрехлетняя Александра Ивановна Давыдова. Умерла, окруженная многочисленным потомством, уважением и почтением всех, знавших ее.
«Спасибо женщинам: они дадут несколько прекрасных строк нашей истории»,- сказал современник декабристок, поэт П.А.Вяземский, узнав об их решении.
Прошло много лет, но мы не перестаем восхищаться величием их любви бескорыстной душевной щедростью и красотой.
В столице Российской империи Санкт-Петербурге на Сенатской площади произошло восстание революционно настроенных дворян, вошедшее в историю как восстание декабристов . Случилось это 14 декабря 1825 года. В тот же день царские войска подавили выступление смутьянов. Главных организаторов в количестве 5 человек повесили, 31 человека приговорили к бессрочной каторге, остальным дали более мягкие наказания: разжаловали в солдаты, посадили в тюрьму, отправили в действующую армию на Кавказ.
Многие из восставших имели семьи. Среди жён нашлись мужественные женщины, поехавшие на каторгу за своими мужьями. Они разделили с ними все тяготы изгнания. Эти женщины вошли в историю как жёны декабристов .
Список жён декабристов
Волконская Мария Николаевна (1805-1863)
Княгиня, урождённая Раевская. В январе 1825 года вышла замуж за Сергея Волконского (1788-1865). Муж участвовала в восстании и был приговорён к 20 годам каторжных работ в Сибири. Жена к этому времени уже родила мальчика. После вынесения приговора выехала вслед за мужем, оставив ребёнка родным.
Жила вместе с супругом на Благодатском руднике, в Читинском остроге, на Петровском заводе в Забайкалье. В 1837 году супруги переехали в село Урик севернее Иркутска на 18 км. С 1845 года Волконские проживали в Иркутске. В доме Волконских в настоящее время работает Иркутский музей декабристов. В 1856 году, после амнистии, семья переехала под Москву в Петровско-Разумовское, проживала также в Москве у родственников.
В ссылке Мария Николаевна родила 3-х детей: 1 мальчика и 2 девочек. Из 4 детей выжили только 2 ребёнка – мальчик Михаил и девочка Елена. С 1858 года семья проживала в селе Воронки в Малороссии. Умерла Волконская в 1863 году от сердечной болезни.
Анненкова Прасковья Егоровна (1800-1876)
Француженка, дочь наполеоновского офицера, урождённая Жанетта Полина Гёбль. В 1823 году приехала в Россию и работала модисткой в торговом доме Дюманси. В 1825 году встретила Ивана Анненкова (1802-1878) и влюбилась в него. После восстания тот был приговорён к 20 годам каторги с дальнейшим пожизненным проживанием в Сибири.
Знакомство молодых людей продолжалось всего 6 месяцев. Но Гёбль видимо сильно полюбила Анненкова, к тому же она была от него беременна. Оставив родившуюся дочь будущей свекрови, женщина поехала в Сибирь вслед за любимым. Встретилась пара в Читинском остроге, а 4 апреля 1828 года молодые обвенчались в читинской церкви. На время венчания с арестанта сняли кандалы, а затем вновь надели.
С осени 1830 года супруги жили в Петровском заводе, с 1835 года в селе Бельское Иркутской губернии. Затем переехали в уездный город Туринск Тобольской губернии. С 1839 года Анненков состоял на гражданской службе. В 1856 году семье разрешили покинуть ссылку. Так как в Москве и Санкт-Петербурге им запретили жить, то они обосновались в Нижнем Новгороде. В этом городе Прасковья Егоровна и умерла в возрасте 76 лет.
Ивашёва Камилла Петровна (1808-1840)
Дочь гувернантки, урождённая Камилла Ле Дантю. Мать служила в семье Ивашёвых, а дочь увидела сына хозяев Василия Ивашёва (1797-1841) и влюбилась в него. Но Ивашёв был богатым дворянином, а девушка всего лишь прислугой. Поэтому ни о каких отношениях, а уж тем более о свадьбе, и разговор идти не мог.
В самом восстании Ивашёв участие не принимал, но принадлежал к обществу заговорщиков. Его осудили на 15 лет каторги, которую он отбывал в Читинском остроге и Петровском заводе. А вот что касается Камиллы, то, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло.
Девушка изъявили желание выйти замуж за осуждённого. Ивашёву об этом сообщили родственники, и тот был несказанно удивлён и растроган благородным порывом молодой красивой девушки.
В сентябре 1830 года Камилла приехала в Петровский завод. Молодые люди сыграли свадьбу, и им целый месяц разрешили жить в доме, специально построенным для молодожёнов. Затем мужу надели кандалы, и он опять перешёл на положение каторжника.
В этом браке Камилла родила 4 детей и 9 лет до своей преждевременной смерти была по-настоящему счастливой женщиной. В 1832 году срок каторги сократили до 10 лет. В 1835 году семья переехала в Туринск, где Ивашёв построил дом. К семейству в 1838 году присоединилась мать Камиллы. А в декабре 1839 года сама Камилла сильно простудилась. Болезнь осложнили преждевременные роды. 7 января 1840 года женщина умерла в возрасте 31 года. Для мужа это стало страшным горем. Он умер ровно через год в день похорон любимой жены.
Муравьева Александра Григорьевна (1804-1832)
Графиня, урождённая Чернышёва, жена декабриста Никиты Муравьёва (1795-1843). Сам Муравьёв участия в восстании не принимал. В это время он находился с женой в Орловской губернии в своём имении. Но его арестовали как одного из руководителей тайного общества и приговорили к 15 годам каторжных работ.
Жена последовала в Сибирь вслед за мужем. Прибыла в Читинский острог в феврале 1827 года, оставив родителям 3-х детей. Александра Григорьевна была первой из жён декабристов, приехавшая к мужу на каторгу. В 1830 году переехала вслед за мужем в Петровский завод. Находясь в Сибири, родила ещё 3-х детей. Живя в ужасных условиях, подорвала здоровье и умерла 22 ноября 1832 года. Среди декабристов это была первая смерть.
Муравьёва хотела, чтобы её прах покоился рядом с прахом отца. Но власти запретили везти тело покойной графини в Европу. Похоронили её в сибирской земле, а над могилой построили часовню.
Нарышкина Елизавете Петровна (1802-1867)
Графиня, дочь военного министра Коновницына Петра Петровича, фрейлина императорского двора. Вышла замуж за Михаила Нарышкина (1798-1863) в сентябре 1824 года. Государыня по случаю брака выдала своей фрейлине 12 тыс. рублей.
Михаил Нарышкин в восстании не участвовал, но входил в тайное общество. Был осуждён на каторжные работы сроком на 8 лет. Жена последовала вслед за мужем в Сибирь. Прибыла в Читинский острог весной 1827 года. В 1830 году переехала вместе с мужем в Петровский завод. В 1833 году чета Нарышкиных перебралась в город Курган Тобольской губернии. Здесь у них был свой дом, который стал культурным и просветительным центром.
В 1837 году бывшего полковника Нарышкина отправили рядовым на Кавказ. А жена с удочерённой девочкой Ульяной отбыла в Псковскую губернию, чтобы проведать родных. Через год переехала в станицу Прочный Окоп на Кавказе, где проходил службу её муж. В 1844 году Нарышкину дали отставку и отправили на постоянное место жительство в село Высокое под Тулой. Там он и скончался в 1863 году.
После смерти мужа Елизавета Петровна переехала в имение своей тётушки в Псковскую губернию. Скончалась в возрасте 65 лет и была похоронена в Донском монастыре в городе Москве вместе с мужем и дочерью, родившейся в 1825 году и прожившей всего 2,5 месяца.
Розен Анна Васильевна (1797-1883)
Дворянка, урождённая Малиновская. С 2-х лет сирота, воспитывалась у родных. Вышла замуж за барона Андрея Розена (1799-1884). Свадьба состоялась в апреле 1825 года. А в декабре муж принял участие в восстании декабристов. Его осудили на 6 лет каторжных работ.
Анна приехала к мужу в Сибирь в 1830 году, оставив 5-летнего сына у родной сестры. В 1831 году родила 2-го сына уже в Петровском заводе. В 1832 году у Розена срок каторжных работ закончился, и семья перебралась в город Курган Тобольской губернии. Здесь семейство купило дом на деньги посланные родственниками. Анна Васильевна занялась врачебной практикой.
В 1837 году вечное поселение было заменено военной службой, и Розены переехали в Тифлис. В 1839 году Розена демобилизовали по состоянию здоровья, и он вместе с семьёй переехал в имение брата под Нарвой. В 1856 году декабристам объявили амнистию, и Анна вместе с супругом уехала в Харьковскую губернию. Там Розены прожили всю оставшуюся жизнь. Жена умерла в возрасте 86 лет, а муж пережил её всего на 4 месяца.
Трубецкая Екатерина Ивановна (1800-1854)
Княгиня, урождённая Лаваль. Вышла замуж за князя Сергея Трубецкого (1790-1860) в мае 1820 года. Женщина никак не могла забеременеть и даже ездила лечиться от бесплодия за границу. Первого ребёнка она родила в 1830 году. Всего же родила 7 детей. Последнюю девочку в 1844 году.
Трубецкой был одной из ключевых фигур восстания, но в решающий день на Сенатскую площадь не явился. Однако это не спасло его от 20-летней каторги и пожизненного поселения в Сибири. Жена последовала вслед за мужем и встретилась с ним на Благодатском руднике в феврале 1827 года. Затем они жили в Петровском заводе, а в 1839 году поселились в селе Оёк Иркутской губернии. В 1845 году семья поселилась в Иркутске. В октябре 1854 года Екатерина Ивановна умерла от рака и была похоронена в иркутском Знаменском монастыре.
Фонвизина Наталья Дмитриевна (1805-1869)
Дворянка, урождённая Апухтина. Вышла замуж в сентябре 1822 года за Михаила Фонвизина (1787-1854). Приходился он молодой жене двоюродным дядей, состоял в тайном обществе, но в восстании участия не принимал, так как ещё в 1822 году вышел из организации. Однако был арестован в своём родовом имении и получил 8 лет каторжных работ.
Жена приехала к мужу в Читинский острог в марте 1828 года, оставив 2-х сыновей на воспитание матери. В 1830 году вслед за мужем перебралась в Петровский острог. Родила там 2-х детей, но те умерли в раннем возрасте. В конце 1832 года пара перебралась на поселение в Енисейск, а в 1835 году переехала в Красноярск. В 1838 году супругам разрешили переехать в Тобольск.
В 1853 году Фонвизиным разрешили вернуться из Сибири в Европу. Они поселись в Московской губернии в имении Марьино. В конце апреля 1854 года Фонвизин умер, и жена стала вдовой. Она переехала в Москву и некоторое время жила там. В мае 1857 году вышла замуж за декабриста Ивана Пущина (1798-1859). Тот как раз отбыл ссылку и приехал в Санкт-Петербург.
Но этот брак продлился недолго. Пущин умер 3 апреля 1859 года. А Наталья Дмитриевна последние годы провела в Москве. К концу жизни её парализовало. Умерла она в возрасте 66 лет, была похоронена в Покровском монастыре.
Шаховская Наталья Дмитриевна (1795-1884)
Княгиня, урождённая Щербатова. Вышла замуж за Фёдора Шаховского (1796-1829) в ноябре 1819 года. Тот состоял в тайном обществе, но вышел из него в 1823 году. Однако его приговорили к 20-летней ссылке. Жена в это время ждала 2-го ребёнка.
Мужа сослали в Туруханск, а в августе 1827 года перевели в Енисейск. Жена, имея на руках маленького ребёнка, не могла выехать к мужу. А тот сам категорически возражал против этого. В 1828 году у Шаховского стали наблюдаться отклонения в психике. Наталья Дмитриевна тут же начала писать во все инстанции, умоляя перевести мужа в Европу, в одно из имений под её личную опеку.
В конце концов, государь разрешил перевести ссыльного в Спасо-Евфимиев монастырь в Суздале и содержать его под арестом. Жена поселилась рядом и обеспечила мужу врачебный уход. Но тот скончался в мае 1829 года. Сама Наталья Дмитриевна умерла через много лет в Москве. Похоронили её на Ваганьковском кладбище.
Юшневская Мария Казимировна (1790-1863)
Дворянка, урождённая Крупиковская. За Алексея Юшневского (1786-1844) вышла замуж в 1812 году. Это был её второй брак. Юшневский руководил Южным обществом декабристов. Его приговорили к каторжным работам сроком на 20 лет. В январе 1829 года жена поехала вслед за мужем в Сибирь. Жила с ним в Петровском заводе по 1839 год включительно. Затем супруги жили на поселении в деревнях возле Иркутска. Занимались преподавательской деятельностью.
В январе 1844 года Алексей Юшневский умер в селе Оёк Иркутской губернии. Жене разрешили вернуться в Европу лишь в 1855 году. Умерла Мария Казимировна в Киеве. Имела дочь от первого брака, от второго брака у неё детей не было.
Якушкина Анастасия Васильевна (1807-1846)
Дворянка, урождённая Шереметьева. Жена Ивана Якушкина (1793-1857). Церемония бракосочетания состоялась 5 ноября 1822 года. До ареста мужа родила одного сына, а во время следствия второго. Якушкин состоял в тайном обществе, призывал убить императора. Его приговорили к 20 годам каторги и вечному поселению.
Жена хотела следовать за мужем, но тот настоял, чтобы она осталась в Европе, так как у неё на воспитании было двое маленьких детей. Лишь в 1831 году он дал согласие на приезд жены, посчитав, что сыновья уже подросли и могли остаться на попечении бабушки.
В 1832 году было подано прошение на переезд Якушкиной в Сибирь, но император его отклонил. Государь посчитал, что женщина должна заниматься воспитанием детей, а прошение подано слишком поздно. Это раньше всем жёнам разрешалось ехать за мужьями в ссылку, а теперь нужно думать о подрастающем поколении. Такой же ответ был получен и на второе прошение. Так и не увидев мужа, Анастасия Васильевна умерла за 11 лет до его смерти. В память о жене Якушин открыл в городе Ялуторовске Тобольской губернии школу для девочек.
Заключение
После суда над декабристами император предоставил жёнам осуждённых право развестись с мужьями. Однако подавляющее большинство женщин этого не сделало. Дворянки и аристократки отказались от роскоши, оставили своих детей родственникам и поехали в Сибирь за мужьями.
Все они были лишены дворянства и соответствующих привилегий. Перешли на положение жён ссыльных каторжников. А это предусматривало ограничение в правах переписки, передвижения и запрещало распоряжаться своим имуществом. Дети, рождённые в Сибири, считались казёнными крестьянами.
Однако мужественных женщин ничто не остановило. По зову сердца жёны декабристов отправились в далёкий и плохо обжитый край с его морозами и ужасными бытовыми условиями. Это был великий бескорыстный поступок. Он вызывает искреннее восхищение и по праву считается подвигом.
В Сибирь!
Сложно сейчас сказать, что двигало одиннадцатью женщинами, которые решились на этот поступок. Властям их решение сразу не понравилось, и они всячески старались сдержать этот порыв.
Также читайте:
Княгиню Трубецкую, которая первая добилась разрешения, почти на полгода задержали в Иркутске по личному распоряжению царя. И все эти полгода ее уговаривали отказаться от затеи.
Со стопроцентной уверенностью нельзя ссылаться ни на любовь, ни на желание поддержать политические взгляды супругов. Среди дворян браки часто заключались по расчету и даже без участия самих молодых. Например, княгиня Мария Волконская до ссылки вовсе была не в ладах с мужем.
Также читайте:
Политикой женщины тогда не занимались, об участии мужей в тайных обществах они узнали постфактум. Единственным исключением была Екатерина Трубецкая, но на следствии ее никто не вспомнил. По делу декабристов были привлечены только две дамы: сестры Михаила Рукевича — Ксаверия и Корнелия.
Они были виновны в том, что после ареста брата уничтожили компрометирующие его бумаги. За что их определили в монастырь на год и шесть месяцев, соответственно. Так что соратницами в борьбе, как это случалось позже, они не были.
Безусловно, среди них имели место и романтические истории. Тут сразу надо вспомнить Полину Гебль (Анненкову) и Камиллу Ле Дантю (Ивашеву). Обе, кстати, француженки, поэтому нельзя говорить и о каком-то национальном явлении среди русских женщин. Они так понимали свой долг и следовали ему.
Также читайте:
Первое, с чем им пришлось столкнуться этим женщинам — лишение положения в обществе. На тех, кто отправлялся вслед за опальными супругами, царские милости не распространялись. Жить в Сибири они должны были как жены «каторжан» и «ссыльнопоселенцев», то есть с очень ограниченными гражданскими правами.
Происхождение, отношения внутри сословия и общественный интерес, конечно, сказались. Обычной мещанке пришлось бы намного сложнее. Но это стало понятно уже по прошествии нескольких лет жизни в Сибири. Изначально женщины отправлялись в полную неизвестность: никто не мог им гарантировать уважительного отношения местных властей.
Вторым и самым сложным испытанием для большинства женщин — необходимость расставания с детьми. С ними выезд в Сибирь власти категорически не разрешали. Марии Юшневской пришлось четыре года ждать решения. Все дело в том, что с ней собралась ехать ее взрослая дочь от первого брака. Но и в этом случае, чиновники не пошли навстречу.
Детей в результате пристраивали родственникам. Надо отдать должное тогдашней российской элите: тех принимали, давали образование, обеспечивали детей своих родственников, но материнское сердце все равно крайне тяжело переживало такую разлуку.
Александра Давыдова оставила шестерых детей. Между ними было шесть тысяч верст. Чтобы поздравить с именинами ей приходилось писать чуть ли не за полгода вперед. О том, как они взрослеют, она могла судить, только получая портреты.
Власти противились встречам родственников с ссыльными даже тогда, когда каторга осталась позади и режим пребывания тех был смягчен. Сыну Ивана Якушкина, Евгению, впервые удалось встретиться с отцом только в возрасте 27 лет и для этого потребовалось отправиться в служебную поездку.
И, наконец, отношение родственников, семьи и общества в целом к решению жен декабристов было совсем неоднозначным. Генерал Раевский сказал своей дочери Марии Волконской перед отравлением: «Я тебя прокляну, если ты через год не вернешься».
Отец Марии Поджио, сенатор Андрей Бороздин, чтобы удержать дочь от необдуманных шагов ходатайствовал о заключении Иосифа Поджио в одиночку Шлиссельбургской крепости. Там он провел восемь лет. Сенатор поставил дочери условие: в Сибирь его переведут только после их развода.
Семейство Лаваль наоборот поддержали Екатерину Трубецкую в ее решении поехать за мужем. Отец даже дал ей в поездку своего секретаря. Последний не выдержал пути и бросил ее еще в Красноярске.
Высшее общество тоже разделилось: одни с недоумением комментировали в салонах этот поступок, но в тоже время проводы Волконской в Москве посетили многие известные личности, в том числе Пушкин.
Приговор
Чтобы объяснить, как жилось женщинам, которые отправились за своими мужьями в Сибирь, необходимо обязательно вспомнить приговор. Для участников декабрьского восстания и членов тайных обществ он оказался беспрецедентно строгим.
Всего судили 121 человека. Пятерых лидеров — Пестеля, Рылеева, Муравьева-Апостола, Бестужева-Рюмина и Каховского — специально созданный Верховный уголовный суд приговорил к четвертованию, казни, которая не применялась в России со времен Емельяна Пугачева. Тридцать одного человека — к отсечению головы.
Для России тех времен — это практически массовые казни. Например, при правлении Екатерины Второй к смертной казни приговорили всего четверых: Пугачева, Мировича и двух участников чумного бунта 1771 года.
У остальных декабристов приговоры были самым разнообразными, но, как правило, это была каторга, разжалование в солдаты и ссылка в Сибирь. Все это сопровождалось лишением дворянства, всех наград и привилегий.
Император Николай I смягчил приговор и смертную казнь заменили на каторгу и ссылку. Повезло всем кроме приговоренных к четвертованию, тех вместо мучительной казни просто повесили. То как проходила эта казнь (трое декабристов сорвались и их пришлось вешать еще раз), говорит о том, что приводить смертный приговор в исполнение в России тогда не умели.
Власти и новый царь так испугались появления декабристов, требований республики и гражданских прав, что постарались в ответ максимально запугать аристократию, чтобы крамольные мысли не закрепились в их умах.
Женщины того времени переходили в сословие мужчины и лишение дворянства автоматически распространялось на всю семью. Но царь и тут помиловал. Женщинам оставляли дворянство и права собственности, им также была дана возможность развестись с государственными преступниками. Как-то по умолчанию предполагалось, что супруги именно так и поступят.
Также читайте:
Наверное, Николай I считал, что это очень изящный шаг: одним махом проявлял «милость» и лишал декабристов последнего якоря — семьи. Волны разводов тем не менее не последовало. Вместо этого — пощечина: несколько женщин решили последовать за мужьями в Сибирь.
Дамская улица
Жены стали тем мостом, которые своими письмами связывали узников с остальной страной. Они же добивались смягчения содержания, определенных уступок. По сути, эти женщины успешно и бесплатно выполняли те же самые функции, что и армия адвокатов сегодня. Еще их можно было бы назвать первыми правозащитниками в России. Но тогда, отправляясь в Сибирь, вряд ли они задумывались о подобном.
Понимали они одно — это будет очень тяжело в бытовом и моральном плане, но не представляли насколько. Сегодня довольно популярны различные сообщества «выживальщиков». С их точки зрения жены декабристов, в массе своей выросшие в окружении крепостной прислуги, получили бы крайне низкую оценку выживания.
В описи имущества Елизаветы Нарышкиной, которая еле поместилась на трех листах, можно найти множество «важных» вещей для обычной жизни: 30 пар женских перчаток, 2 вуали, 30 ночных рубашек, десятки пар чулок и так далее, и тому подобное. Счастливую улыбку вызывает полезная вещь — медный самовар. Неизвестно только удалось ли его довезти и умела ли барыня с ним обращаться.
Возможно, по современным меркам трудности их были не столь ужасны. Они и сами не считали, что совершают нечто героическое. Александра Давыдова, уже вернувшись из Сибири, однажды сказала: «Какие героини? Это поэты из нас героинь сделали, а мы просто поехали за нашими мужьями…».
Но представьте на миг состояние барышень, умевших музицировать, вышивать на пяльцах и обсуждать последние литературные новинки, с ворохом совершенно неуместных на севере вещей, которые вдруг оказались в маленькой крестьянской избе, где вначале не было даже печи и приходилось пользоваться очагом.
Особенно тяжело пришлось первым, кто смог прорваться в Сибирь: Трубецкой и Волконской. К тому моменту их мужей государство содержало на 20 рублей в месяц (сумма и по тем временам мизерная). Говорят, такую сумму определил лично Николай Первый.
Сами жены регулярно отчитывались властям о своих расходах, а те следили, чтобы деньги не тратились «на чрезмерное облегчение участи заключенных». Чтобы передать вещи, требовалось подкупать охрану. Единственное, что не возбранялось — это подкармливать.
Вот только готовить приходилось самостоятельно. Для многих женщин это стало, как сказали бы сейчас, совершенно новым вызовом. Дамам приходилось самим ходить за водой, рубить дрова и разводить огонь. И если с овощами вскоре научились справляться все, то чистка птицы становилась сложной задачей, про то, чтобы забить курицу, речь даже не шла.
Этому женскому коллективу, а жили жены декабристов по сути вместе, маленьким сообществом, очень помогало, что среди них оказалась француженка Полина Гёбль (Анненкова). Она выросла в простой семье, в Москве оказалась в качестве модистки, и умела многое из того, с чем не сталкивались представительницы высшего света. Именно Гёбль обучила своих подруг многим бытовым навыкам. Но уроки те брали даже у слуг. Например, Муравьеву учил готовить собственный крепостной-кухмистер.
С 1827 года всех декабристов содержали в Читинском остроге. Условия для каторжан были неплохие, но тот факт, что они приехали к мужьям, совсем ничего не значил. Поначалу свидания разрешались редко и только в присутствии офицера.
Чтобы получить дозволение поехать в Сибирь у женщин брали расписку об отказе «от семейной жизни». Жить с мужьями в тюрьме разрешили только в 1830 году, после перевода на Петровский завод. И вопрос этот обсуждался на самом верху. После этого женщины, подключая всех родственников, буквально завалили Москву и Санкт-Петербург жалостливыми письмами, добиваясь от властей чтобы в камерах заделали щели и увеличили окна.
Зачастую в опасные ситуации они попадали из-за некоторой наивности. Волконская — самая молодая из них — однажды вызвала резкое неудовольствие каторжного начальства из-за того, что подарила уголовникам рубахи. В другой раз она же дала им деньги на побег. Заключенных поймали и били плетьми, чтобы узнать откуда они их взяли. Стоило хотя бы одному признаться и все закончилось бы арестом самой женщины. К счастью, никто ее так и не выдал.
Большую часть своего времени жены декабристов тратили на обслуживание своих мужей и их товарищей, приготовление еды, стирку, починку одежды и попытки поговорить с ними через высокий забор. Для последнего приходилось часами ждать, пока охрана выведет каторжан на улицу.
После переезда в Петровский острог, женщинам пришлось немного легче. Их ждали дома на небольшой улице, которая получила название Дамской, возможность чаще видеться с мужьями, а потом даже жить вместе. Им оставалось только как-то наладить быт.
Сделать это было не просто. Практически все необходимое надо было выписывать из столиц, заказывать через родственников, а потом ждать полгода-год. Жены декабристов кроме быта взяли на себя функции адвокатов и защитников не только мужей, но и всех остальных заключенных.
Они организовали переписку, как официальную, так и тайную, ведь все письма, которые шли через местные власти вскрывались. Писали родным тех декабристов, которые отказались от них. Через женщин же присылали помощь. Они утешали и успокаивали слабых, помогали неимущим и даже организовывали культурную жизнь, устраивая музыкальные вечера и представления.
Ну и конечно же рожали, воспитывали детей, которые появились уже в Сибири, помогали мужьям, которые после выхода с каторги занимались сельским хозяйством, открывали свое дело или работали по приобретенным в Сибири или «в прошлой жизни» специальностям.
Причин, по которым жены декабристов отправились след за ними, множество, и сегодня спорят про это даже яростнее, чем в прошлых столетиях. Но одно можно сказать точно: именно они помогли мужьям и их товарищам пережить каторгу и ссылку, защитили от злоупотреблений местных властей и создали более-менее пристойные условия жизни.
Также читайте:
12 декабря 2011, 21:3515 декабря 1825 года в Петербурге арестовали полковника Трубецкого, несостоявшегося диктатора декабристов. Его жена, по слухам, вышивала знамя для повстанцев, но оно не понадобилось князю Сергею…
Екатерина Лаваль, прекрасно образованная девушка, подолгу жила с родными в Европе. В Париже в 1819 году она познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким, в мае 1821 года ставшим ее мужем. По всеобщим отзывам, была она не слишком красива и полновата, но обладала приятным голосом, а главное – очаровывала выражением лица и обращением.
«Екатерина Ивановна Трубецкая, – вспоминал декабрист Андрей Розен, – была не красива лицом, не стройна, среднего росту, но когда заговорит… – просто обворожит спокойным приятным голосом и плавною, умною и доброю речью, так все слушал бы ее. Голос и речь были отпечатком доброго сердца и очень образованного ума от разборчивого чтения, от путешествий и пребывания в чужих краях, от сближения со знаменитостями дипломатии».
Мать Екатерины Ивановны, урожденная Козицкая, была владелицей огромного состояния. Она вышла замуж за бедного эмигранта Жана Франсуа Лаваля, получившего в России высокие чины и преподававшего в Морском кадетском корпусе; француз славился тонким вкусом и добротой. У этой супружеской пары было четыре дочери и один сын. Одной из дочерей, называемой в близком кругу Каташей, блестящей княгине Трубецкой, суждено было разделить с любимым мужем его горькую судьбу, а впоследствии стать главной героиней поэмы Н. А. Некрасова «Русские женщины».
По отзывам современников, Екатерина Лаваль не была красавицей – невысокая, полноватая, зато обаятельная, веселая резвушка с прекрасным голосом. В Париже в 1819 году Екатерина Лаваль познакомилась с князем Сергеем Петровичем Трубецким, а в мае1821 года вышла за него замуж. Трубецкой был на десять лет ее старше и считался завидным женихом: знатен, богат, умен, образован, прошел войну с Наполеоном и дослужился до полковника. Карьера его еще не была закончена, и Екатерина имела шансы стать генеральшей. Блестящий брак был омрачен отсутствием детей. Екатерина очень переживала по этому поводу и ездила лечиться от бесплодия за границу.
С.П. Трубецкой
Член Союза спасения, Союза благоденствия (председатель и блюститель Коренного совета), один из руководителей Северного общества, один из авторов «Манифеста к русскому народу», Сергей Петрович Трубецкой во время подготовки восстания 14.12.1825 намечен был в диктаторы, но на площадь не явился и участия в восстании не принимал.
На собрании заговорщиков 13 декабря вечером, когда кн. Оболенский и Александр Бестужев высказались за необходимость покушения на жизнь Николая Павловича, Трубецкой, по показанию Штейнгеля, соглашался на это и выражал желание провозгласить императором малолетнего вел. кн. Александра Николаевича (последнее предлагал и Батеньков в разговоре с Трубецким 8 декабря), но, по свидетельству других, Трубецкой держался в стороне и вполголоса разговаривал с князем Оболенским.
Сам Трубецкой показал, что не может отдать себе ясного отчета в своих поступках и словах в этот вечер. По свидетельству Рылеева, Трубецкой думал о занятии дворца. Трубецкой на следствии заявил о своей надежде, что Николай Павлович не употребит силы для усмирения восставших и вступит с ними в переговоры. Трубецкой в своих «Записках» так излагает планы заговорщиков. Предполагалось полкам собраться на Петровской площади и заставить Сенат: 1) издать манифест, в котором прописаны будут чрезвычайные обстоятельства, в которых находилась Россия, и для решения которых приглашаются в назначенный срок выбранные люди от всех сословий для утверждения, за кем остаться престолу и на каких основаниях; 2) учредить временное правление, пока не будет утвержден новый император, общим собором выбранных людей.
Однако в решительный день Трубецкой окончательно растерялся и не только не явился на Сенатскую площадь, но даже принёс присягу императору Николаю. Храбрость свою Трубецкой доказал несомненно во время наполеоновских войн, но, по словам Пущина, он отличался крайней нерешительностью, и не в его природе было взять на свою ответственность кровь, которая должна была пролиться, и все беспорядки, которые должны были последовать в столице.
«Эта неявка сыграла значительную роль в поражении восстания», - пишет академик М. В. Нечкина. Сами декабристы справедливо расценивали такое поведение Трубецкого как «измену»
В ночь с 14 на 15 декабря Трубецкой был арестован и отвезён в Зимний дворец. Император вышел к нему и сказал, указывая на лоб Трубецкого: «Что было в этой голове, когда вы, с вашим именем, с вашей фамилией, вошли в такое дело? Гвардии полковник! князь Трубецкой! как вам не стыдно быть вместе с такою дрянью? Ваша участь будет ужасная!».
Императору было очень неприятно участие в заговоре члена такой знатной фамилии, находившегося к тому же в свойстве с австрийским посланником. Когда несколько позднее государю отнесли показание, написанное Трубецким, и позвали его самого, император Николай воскликнул: «Вы знаете, что я могу вас сейчас расстрелять!», но затем приказал Трубецкому написать жене: «Я буду жив и здоров». 28-го марта 1826 года в каземат к Трубецкому вошёл генерал-адъютант Бенкендорф и требовал от имени государя, чтобы он открыл, какие у него были сношения со Сперанским; при этом Бенкендорф обещал, что всё сказанное останется в секрете, что Сперанский ни в каком случае не пострадает, и что государь хочет только знать, в какой степени он может ему доверять. Трубецкой отвечал, что встречал Сперанского в светском обществе, но никаких особенных отношений к нему не имеет. Тогда Бенкендорф сказал Трубецкому, будто бы он рассказывал о своем разговоре со Сперанским и будто бы даже советовался с ним о будущей конституции в России. Трубецкой решительно отрицал это.
По требованию Бенкендорфа Трубецкой записал какой-то разговор о Сперанском и Магницком, который у него был с Г. Батеньковым и К. Рылеевым, и отправил пакет в собственные руки Бенкендорфа. Очевидно, к этому случаю имеет отношение одно место в необнародованном в своё время приложении к донесению следственной комиссия, где говорится, что руководители Северного общества предполагали сделать членами временного правительства адмирала Мордвинова и тайного советника Сперанского: «первый … изъявлял мнения, противные предположениям министерств, а второго они (по словам кн. Трубецкого) считали не врагом новостей». Верховный суд приговорил Трубецкого к смертной казни отсечением головы
Письмо С.П. Трубецкого жене Е.И. Трубецкой
[Вторник], 15 декабря
Я жив и здоров, друг мой несчастный, я тебя погубил, но не с злым намерением. Не ропщи на меня, ангел мой, ты одна еще привязываешь меня к жизни, но боюсь, что ты должна будешь влачить несчастную жизнь, и, может быть, легче бы тебе было, если б меня вовсе не было.
Моя участь в руках государя, но я не имею средств убедить его ни в искренности, государь сейчас подошел и приказал мне тебе написать только, что я жив и здоров буду**. Бог спаси тебя, друга моего. Прости меня.
Друг твой вечный Трубецкой
«Я, право, чувствую, что не смогу жить без тебя, – писала Екатерина Ивановна мужу в Петропавловскую крепость. – Меня будущее не страшит. Спокойно прощусь со всеми благами светскими. Одно меня может радовать: тебя видеть, делить твое горе… и все минуты жизни своей тебе посвящать…»
По резолюции государя смертная казнь была заменена для Трубецкого вечной каторжной работой. Когда его жена, Екатерина Ивановна, пожелала сопровождать мужа в ссылку, император Николай и императрица Александра Фёдоровна пытались отговорить её от этого намерения. Когда же она осталась непреклонной, государь сказал: «Ну, поезжайте, я вспомню о вас!», а императрица прибавила: «Вы хорошо делаете, что хотите последовать за своим мужем, на вашем месте и я не кол:)ась бы сделать то же!»
Трубецкая первая из жён декабристов добилась решения выехать в Сибирь. Екатерина Ивановна прибыла в Иркутск 16 сентября 1826 года. 8 октября 1826 года партию ссыльных, в которой находился и С. П. Трубецкой, отправили в Нерчинские рудники. Некоторое время Трубецкая не знала, куда отправили мужа. По воспоминаниям Оболенского, Екатерина Ивановна обращалась к начальству с тем, чтобы было разрешено ей следовать за Сергеем Петровичем и «долго томили её разными уклончивыми ответами». В Иркутске Трубецкая провела 5 месяцев - губернатор Цейдлер получил из Петербурга предписание уговорить её вернуться назад. Однако Екатерина Ивановна была тверда в своём решении.
Тогда же в Иркутск приехала Мария Николаевна Волконская.
Наконец, им предоставили положение о жёнах ссыльно-каторжных и о правилах, на которых они допускаются на заводы. Во-первых, они должны отказаться от пользования теми правами, которые принадлежали им по званию и состоянию. Во-вторых, они не могут ни получать, ни отправлять писем и денег иначе, как через заводское начальство. Далее, свидание с мужьями дозволяется им только по воле того же начальства и в том месте, которое им же будет определено.
Трубецкая лишилась чувств, когда увидела сквозь тюремный забор своего мужа – бывшего князя, закованного в кандалы, одетого в короткий оборванный тулупчик, подпоясанный веревкой.
Аристократка, привыкшая к изысканной кухне, Екатерина Ивановна порой вынуждена была сидеть на черном хлебе с квасом. В Благодатском руднике Трубецкая отморозила себе ноги, потому что ходила в истрепанной обуви: из теплых башмаков она сшила шапочку товарищу своего мужа.
Свидания с мужьями разрешались по часу два раза в неделю в присутствии офицера. Поэтому женщины часами сидели на большом камне против тюрьмы, чтобы иногда перекинуться словом с узниками. Солдаты грубо прогоняли их, а однажды ударили Трубецкую. Женщины немедленно отправили жалобу в Петербург. А Трубецкая с тех пор демонстративно устраивала перед тюрьмой настоящий прием – усаживалась на стул и поочередно беседовала с арестантами, собравшимися внутри тюремного двора.
Чтобы видеться с мужем каждый день, Екатерина Ивановна выходила на дорогу, по которой ссыльных водили на работы, и переглядывалась или даже перекидывалась словом с проходившим Трубецким. А он по пути рвал цветы, складывал для жены букетик и оставлял на обочине.
Как и другие декабристки, Екатерина Ивановна умела поддержать павших духом, успокоить расстроенных, утешить огорченных. Сергей Трубецкой в Петровском заводе часто говаривал: «На что нам окна, когда у нас четыре солнца!», имея в виду, кроме своей жены, Нарышкину, Фонвизину и Розен, живших в одном с ним тюремном отделении.
В конце 1839 года истек срок каторги для Сергея Петровича Трубецкого. Семья получила приказ выехать на поселение в село Оек в 30 верстах от Иркутска. Переезд на новое место был омрачен смертью младшего сына Владимира, прожившего всего год. Эту первую утрату Трубецкие переживали особенно тяжело.
Занятия хозяйством, помощь местным крестьянам помогали отвлечься от горестных дум, а их было немало. В сентябре 1840 года умер второй сын Трубецких, Никита. Все меньше оставалось у княгини сил и здоровья, все чаще страдала она приступами ревматизма. В конце января 1842 года, опасаясь скорой смерти, Екатерина Ивановна составила завещание, в котором просила своих сестер позаботиться о детях и муже.
По состоянию здоровья и для учебы детей Трубецкая обратилась к властям с просьбой разрешить ей переезд в Иркутск. В 1845 году такое разрешение было получено. По иронии судьбы дом, в котором поселились Трубецкие в Знаменском предместье Иркутска, раньше был загородной дачей того самого губернатора Цейдлера, который восемнадцать лет назад пытался не пустить княгиню к мужу в Нерчинские рудники. Дом оказался просторным и уютным, но больше всего радовал княгиню большой красивый сад. Странники, бездомные, нищие всегда находили у Трубецких приют и внимание.
Неизвестный художник. Дочери Трубецких
Кроме заботы о детях на плечах Екатерины Ивановны лежала забота о воспитанниках, которые появлялись в ее доме: дочерях М. К. Кюхельбекера Анне и Юстине, сыне ссыльнопоселенца А. Л. Кучевского Федоре, дочери бедного чиновника Неустроева Марии и подруге дочерей Анне (фамилия ее не сохранилась). Все они без исключения были окружены доброй заботой и вниманием.
В январе 1846 года до Иркутска дошло известие о кончине И. С. Лаваля, отца Екатерины Ивановны. Последние полгода старый граф был очень болен, и его жена пыталась добиться разрешения императора на свидание дочери с умирающим отцом, но все ее старания оказались напрасными. Николай I был верен своей клятве и не позволил ступить на землю европейской России никому из «своих друзей 14 декабря» и их близких. Четыре года спустя скончалась и мать декабристки, так и не увидев ни своей старшей дочери, ни внуков, рожденных в Сибири. Но именно в них оказалось продолжение жизни знаменитого и несчастного рода…
Последние годы жизни Екатерина Ивановна все реже и реже выходила из дома, и в конце концов из-за ревматических болей ей пришлось передвигаться по комнатам в деревянном кресле на колесах. Нежная забота мужа и детей, конечно, продлила ее земные дни, но, к сожалению, ненадолго. Всю весну и лето 1854 года княгиня проболела. Она уже не вставала с постели, ее мучил сухой кашель, и врачи, старавшиеся облегчить ее участь, оказались бессильны. В 7 часов утра 14 октября 1854 года Екатерина Ивановна скончалась на руках мужа и детей.
Говорили, что в последний путь жену «государственного преступника» провожал весь Иркутск. Современники писали, что такие многолюдные похороны этот город видел впервые. Гроб с телом покойной несли монахини женского Знаменского монастыря, в стенах которого и нашла свой последний приют Е. И. Трубецкая. Ее похоронили рядом с умершими ранее детьми Никитой и Софьей…
По амнистии императора Александра II от 22 августа 1856 года, Трубецкой был восстановлен в правах дворянства. Его дети по указу от 30 августа 1856 года могли пользоваться княжеским титулом. Трубецкой не имел права жить постоянно в Москве. Приезжая туда с разрешения полиции, он отказывался делать новые знакомства и ограничивался кругом своих родственников и старых знакомых, говоря, что не желает «быть предметом чьего бы то ни было любопытства». По отзыву одного современника, он был в это время «добродушен и кроток, молчалив и глубоко смиренен».
С.П. Трубецкой. 1860 год
Лицей № 95
Калининского района.
Реферат
По
истории России
На
тему: «Жены декабристов».
Выполнила:
ученица 10 «Б» класса
Ступина
Мария.
Руководитель:
учитель истории
Малюгина
В. И.
2006
г.
г.
С-Пб
Содержание:
Вступление.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
2
Жены
декабристов. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . 4
Екатерина
Трубецкая. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 6
М. Н. Волконская. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 9
Заключение. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . 14
Выводы. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
15
Вступление.
Восстание
декабристов 14 декабря 1825года и особенно
его разгром усиливают раскол
в русском обществе: его реакционная
часть поддерживает и одобряет жестокую
расправу царизма, передовая сочувствует
восставшим.
Первыми
кто открыто выразил участие опальным
были женщины. Больше того, сразу же после
катастрофы женщины начали бороться за
близких, пуская в ход все: деньги, родственные
связи, влиятельные знакомства, прошения
на «высочайшее имя». И без сомнения, надо
было обладать немалым мужеством, чтобы
пройти против самодержавной воли, против
мнения большинства. Так, с первых же часов
и дней после 14 декабря активная поддержка,
казалось бы, не выходящая за естественные
пределы личного, родственного участия,
становится фактором общественной жизни
страны. 1
Взоры
жен декабристов обращены были после
восстания на Зимний дворец и Петропавловскую
крепость. Обе цитадели самодержавия
стояли одна против другой, на двух берегах
Невы, и обе вселяли в те дни ужас.
Жены
декабристов могли видеть, как
глубокой ночью фельдъегери отвозили
их мужей из дворца в крепость, как
бесшумно открывались Петровские ворота
и люди исчезали в этой каменной
могиле. В первое время нельзя было даже
думать о свидании с ними: из уст в уста
передавались подробности царских допросов,
по городу носились страшные слухи. Позже
стало известно, что разрешение на свидание
можно получить только от самого императора
или, с его согласия, от шефа жандармов
Бекендорфа.
Лишь
во второй половине 1826 года, после объявления
приговора, у жен декабристов
могла возникнуть мысль последовать
за своими мужьями на каторгу. У них
были все основания, чтобы рассчитывать
на человеческое к ним отношение
со стороны Николая I, ведь в манифесте,
изданном 13 июля 1826 года, в день казни пяти
декабристов, царь торжественно объявлял:
«Наконец…
склоняем мы особенное внимание на
положение семейств, от коих преступлением
отторгнулись родственные их члены.
Во все продолжение всего дела, состарадая
искренне прискорбным их чувствам, мы
вменяем себе долгом удостоверить их,
что в глазах наших союз родства передает
потомству славу деяний, предками стяжанную,
но не омрачает бесчестием за личные пороки
или преступления. Да не дерзнет никто
вменять их по родству кому-либо в укоризну:
сие запрещает закон гражданский и более
того претит закон христианский».
Между
тем, вопреки «закону гражданскому»
и более еще «закону христианскому»,
царь именно вменял женам декабристов
«в укоризну» деяния их мужей и на протяжении
всего царствования всячески стеснял
и преследовал их.
Николай
I, разрешив женам декабристов ехать в
Сибирь в след за мужьями, вскоре понял,
что поступил вопреки собственному мстительному
замыслу – сделать так, чтобы Россия забыла
своих мучеников, чтобы время и отдаленность
от тюрьмы, отсутствие информации об их
жизни стерли их имена из памяти.
Решение
жен декабристов последовать
за своими мужьями нарушало все его
планы. Он понимал, что они станут
посредниками между каторгой и Петербургом,
и потому обновил данные им разрешения
на поездку к мужьям суровыми условиями:
он рассчитывал запугать этим молодых
женщин и заставить их отказаться от поездки
в Сибирь. 2
Но,
не смотря на это, дамы, принадлежавшие
к благородному сословию, вечно
окруженные многочисленной прислугой,
бросили уютные усадьбы ради того, чтобы
жить рядом с близкими или с людьми, не
взирая на любые лишения, как простолюдинки.
На протяжении полутора столетий Россия
хранит светлую память о них. 3
Декабристки
получили воспитание, составленное из
редких элементов. Прежде всего в его основе
лежало уважение к гуманистической традиции
XVIII века. Ведь те же учителя, что обучали
будущих декабристов, толковали юным девицам
о Вольтере, Руссо, Гете… Как ни далеки
были женщины 1820 годов от понимания декабристских
идеалов и участия в заговоре, задолго
до 14 декабря они стали как бы соучастницами
мужчин в освобождающем просвещении.
Помимо
уважения к гуманистическим просветительным
традициям XVIII столетия, дворянское
воспитание внушало христианские идеи
любви и всепрощения, верность старинным
устоям. Власть, конечно, приветствовала
эту выгодную для нее идеологию. Но тем
труднее было ей, когда молодые женщины,
ссылаясь на основы христианской морали,
защищали свое право на участие к «падшим».
Испокон веков, даже в эпохи полного порабощения
женщины, христианское подвижничество
и благотворительность были двумя сферами
деятельности ее вне семьи.
Как
известно «гроза двенадцатого года», ставшая
эпохой в жизни России, явилась
значительным этапом в формировании декабристской
идеологии. Марии Раевской, дочери прославленного
генерала, героя 1812 года, было тогда только
семь лет. Но дочери и младшие сестры участников
Отечественной войны вместе со всеми пережили
то время особого подъема национального
сознания и патриотизма, под влиянием
которого складывались их понятия о чести,
любви к родине.
Заложенные
в детские и юношеские годы
нравственные принципы дали о себе
знать в трудную минуту жизни.
Конечно, женщины, жившие в ту пору скорее
сердцем, чем разумом, заботились прежде
всего об облегчении участи близких, уповая
при этом на милость божью и милосердие
государя. 4
Женщинами-декабристками
двигала не только любовь к мужьям,
братьям, сыновьям, но и высокое сознание
общественного долга, представление
о чести. Выдающийся врач-терапевт Н. А.
Белоголовый, воспитанник декабристов,
говорил о них как о «высоких и цельных
по своей нравственной природе женщин».
Он видел в них «классические образцы
самопожертвования и необычаянной энергии,
образцы, какими вправе гордиться страна,
которая вырастила их». 5
Именно
этим мужественным, самоотверженным
женщинам и будет посвящена эта
работа.
Жены
декабристов.
Как
уже говорилось ранее, среди декабристского
окружения непременно присутствуют женщины.
Они придают движению первых революционеров,
их судьбам трогательное обаяние. Самоотверженная
любовь и преданность матерей, подруг,
сестер и детей делает еще более прекрасными
образы героев 1825 года. 1
В «Докладе о революции 1905 года» Владимир
Ильич Ленин, напоминая о декабристах,
говорил: В 1825 году Россия впервые видела
революционное движение против царизма,
и это движение было представлено почти
исключительно дворянами. Дворянками
были и все девятнадцать героических женщин,
последовавших за осужденными декабристами
в Сибирь. На Благодатский рудник приехали
княгиня Екатерина Ивановна Трубецкая,
в девичестве графиня Лаваль, в возрасте
23 лет и княгиня Мария Николаевна Волконская
(Раевская, 21 год), В Верхнеудинск прибыла
Праскофья Михайловна Муравьева (36 лет) со своими сестрами – княжнами Шаховскими:
Марфой – будущей второй женой (с 1841 года) декабриста А. Н. Муравьева и Варварой
– невестой декабриста П. А. Муханова.
Их возраст установить не удалось. В Читинском
остроге оставались Александра Григорьевна
Муравьева (графиня Чернышева, 23 лет),
Наталья Дмитриевна Фонвизина (Апухтина,
21 года), Александра Ивановна Давыдова
(Потапова, 24 лет) Елизавета Петровна
Нарышкина (графиня Коновницина, 25 лет), Александра Васильевна Ентальцева (Лисовская, возраст не установлен), Праскофья
Егоровна Анненкова (француженка, Полина
Гебль, 28 лет). В Петровском Заводе поселились
Мария Каземировна Юшневская (Кругликовская,
возраст не установлен), Анна Васильевна
Розен (Малиновская, возраст не установлен), Камилла Петровна Ивашева (француженка
Ле Дантю,23 лет). Жительницами Селенгинска
стали Шарлота Карловна и Екатерина Петровна
– мать и сестра декабриста К. П. Торсона,
и сестры декабристов Бестужевых – Елена
(55 лет), Ольга (53 лет) и Мария (51 года)
Александровны. Мать декабристов Бестужевых
– Праскофья Михайловна (1775 – 1846), не
получившая царского разрешения на переезд
вместе с дочерьми в Сибирь не смогла перенести
еще и этого удара и вскоре скончалась. 2
Общее
горе и общая тяжкая участь объединила
жен декабристов. Все они были охвачены
заботами о судьбе своих мужей и их товарищей.
Они нравственно поддерживали друг друга
и трогательно заботились о тех, чьи жены
не могли последовать за мужьями. Среди
своих трудов и переживаний они находили
еще время заниматься литературой
и музыкой. Рождались дети, и заботы о них
наполняли радостью дни и годы их беспросветной
жизни на каторге. 3
Эти женщины не участвовали
в тайной общественной и революционной
деятельности своих мужей, они
понятия не имели ни о Союзе благоденствия,
ни о Северном и Южном обществах. Они и
в мыслях не могли держать, что их мужья
замышляли государственный переворот,
цареубийство, изменение существовавшего
строя… Но когда дворяне-революционнеры
были сосланы в Сибирь на каторгу,
их жены из светских барышень превратились
в мужественных, душевно закаленных спутниц
декабристов. Они променяли великосветскую
негу на лишения и унижения жизни в
остроге и как самое святое завещали своим
детям железные браслеты, выкованные из
кандалов…
Идя на добровольное изгнание
в Сибирь, эти мужественные женщины
хотели со своими горячо любимыми
мужьями, женихами, братьями, сыновьями
и облегчить их участь. В этом
стремлении героических женщин не остановили
даже жестокие условия подписки, которую
каждая из них давала при выезде из Иркутска
дальше на восток. Вот эта подписка: «Жена,
следуя за своим мужем и продолжая с ним
супружескую связь, сделается естественно
причастной к его судьбе и потеряет прежнее
звание, то есть будет признаваема не иначе,
как женою ссыльнокатаржного, и с тем вместе
принимает на себя переносить все, что
такое состояние может иметь тягостного,
ибо даже начальство не в состоянии будет
защищать ее от ежечастных могущих быть
оскорблений… Дети, которые приживутся
в Сибири, поступят в казенные заводские
крестьяне.
Ни денежных сумм, ни вещей
многоценных с собою взять
не дозволено; это запрещается
существующими правилами и нужно
для собственной безопасности
по причине, что сии места
населены людьми, готовыми на всякого
рода преступления.
Отъездом в Нерчинский край
уничтожается право на крепостных,
с ними прибывших». Особенно зловещими
были слова: «Дети, которые приживутся
в Сибири, поступят в казенные заводские
крестьяне». Давая подписку, декабристки,
очевидно, понимали, что их переезд на
жительство в Сибирь с отказом от большинства
привилегий дворянской жизни не может
не получить политического значения и
общественного звучания.
В ответ на удивление окружающих
по поводу принятого решения последовать
решения последовать за мужем в Сибирь
М. Н. Волконская говорила: Что же тут удивительного?
Пять тысяч женщин каждый год делают добровольно
тоже самое. Она имела в виду жен крепостных
крестьян и рабочих, ежегодно следовавших
добровольно в Сибирь вслед за осужденными
мужьями на каторгу и в ссылку. 4
В месте с декабристами эти
героические женщины самоотверженно
несли свою тяжкую долю. Лишенные
всех прав, находясь вместе с
каторжниками и ссыльнопоселенцами
на самой низкой ступени человеческого
бытия, жены декабристов на протяжении
долгих лет своей сибирской жизни не переставали
бороться вместе с мужьями за те идеи,
которые привели их на каторгу, за право
на человеческое достоинство в условиях
каторги и ссылки.
Княгиня
Трубецкая и княгиня Волконская были первые
из жен, приехавшие в Сибирь, зато они и
натерпелись более других нужды и горя.
Они проложили нам дорогу и столько выказали
мужества, что можно только удивляться
им. Мужей своих они застали в Нерчинском
заводе, куда они были сосланы с семью
их товарищами еще до коронации Николая.
Подчинены они были Бурнашеву – начальнику
Нерчинских заводов, Бурнашев был человек
грубый и даже жестокий; он всячески притеснял
заключенных, доводил строгость до не
справедливости, а женам положительно
не давал возможности видеться с мужьями.
В Нерчинске, точно так же, как и в Чите,
выходили на работы, но в Нерчинске все
делалось иначе под влиянием Бурнашева:
заключенных всегда окружали со всех сторон
солдаты, так что жены могли их видеть
только издали. Князь Трубецкой срывал
цветы на пути своем, делал букет и оставлял
его на земле, а несчастная жена подходила
поднять букет только тогда, когда солдаты
не могли этого видеть. 5
Для того чтобы яснее представить и почувствовать,
какое значение имело движение декабристов
в русской общественной жизни 1820-1870 годов,
рассмотрим исторические портреты этих
женщин.
Екатерина Трубецкая
.
В
1820 году Екатерина Лаваль познакомилась
с капитаном императорской гвардии
князем Трубецким. Они поженились 12
мая 1821 года в Париже. В конце 1824 года князь
в Трубецкой, назначенный адъютантом
генерал-губернатора Киева и относящихся
к нему областей, отправился по месту назначения.
Жена сопровождала его. Но к концу 1825 года
они попросили отпуск и приехали в Петербург,
откуда затем должны были возвратиться
в Киев. 1 В ночь после восстания декабристов
(14 декабря 1825 года) князь Трубецкой был
арестован. Его жена не знала, что он был
во главе заговора, и даже на мгновение
не допускала мысли о том, что обвинение,
предоставленное ее мужу, может быть справедливо.
Но позже была получена записка
от князя Трубецкого, он писал: «Не сердись,
Катя… Я потерял тебя и себя погубил, но
без злого умысла. Государь велит передать
тебе, что я жив и живым останусь». Теперь
не оставалось более ни сомнений, ни надежд. 2
Как и
обещал государь, князю Трубецкому
была сохранена жизнь, он был приговорен
пожизненно. Приговор был приведен в исполнение.
Оставшихся в живых, заковали в кандалы
и отправили в Сибирь. 3
Екатерина
Ивановна Трубецкая первая из жен декабристов
обратилась к Николаю с просьбой разрешить
ей последовать за мужем.
Ее
отца, французского эмигранта графа
И.С. Лаваля, знал весь аристократический
Петербург. В его сохранившемся до
наших дней роскошном особняке на Английской
набережной собиралось избранное петербургское
общество.
Здесь
давались балы, и в том зале незадолго
до 14 декабря 1825 года великий князь
Николай Павлович танцевал мазурку
в паре с дочерью графа Лаваля,
Екатериной Ивановной.
14 декабря 1825 года великий князь Николай
Павлович стал императором Николаем I,
а муж Екатерины Ивановны был приговорен
к вечной каторге…
Получив
разрешение на поездку, Трубецкая выехала
в Сибирь 24 июля 1826 года, на другой день
после отправки на каторгу мужа. 4
В этот день закрылся за ней последний
полосатый шлагбаум петербургской заставы,
упала пестрая полоска, точно отрезала
всю ее предыдущую жизнь.
Ее
сопровождал в дороге секретарь
отца господин Воше. С удивлением смотрел
он на одержимую молодую женщину,
которая так торопилась, что едва
смыкала на коротких стоянках глаза. Когда
верстах в ста от Красноярска сломалась
ее карета, она села в перекладную телегу,
отправилась в Красноярск и оттуда прислала
тарантас за своим спутником, который
не мог перенести тяжелого путешествия
на телеге по тряской сибирской дороге. 5
Когда
Е.И. Трубецкая в сентябре 1826 года
добралась до Иркутска, ее муж находился
еще в пределах Иркутской губернии.
Цейдлер все-таки не допустил к нему
жену на том основании, что «при теперешнем
распределении по заводам они могут иметь
сообщение посторонними путями и даже
получать и посылать своих доверенных
людей и находить способы к доставлению
писем и делать тому подобные самовольные
поступки, которых и за строжайшим надзором
предупредить не стоит возможности» .
Нужно
отдать должное проницательности иркутского
губернатора. Действительно, Екатерина
Ивановна, находясь в Иркутске, уже
вступила в «недозволенную переписку»
через сектанта-духобора, установила
связь с известным сибирским купцом Е.
А. Кузнецовым, который в дальнейшем стал
одним из наиболее надежных посредников
в нелегальных отношениях декабристов;
передала письма возвратившемуся в Петербург
К.Воше. 6
Последовавшие за мужьями жены декабристов
поставлены были в Сибири в особое, исключительно
тяжелое положение.
Генерал-губернатором
Восточной Сибири был в то время
Лавинский. Каторга была подчинена
ему, и его беспокоили распространившиеся
слухи, что вслед за мужьями туда
собираются ехать их жены. Княгиня Трубецкая,
княгиня Волконская и Муравьева, урожденная
графиня Чернышева, уже получили разрешение
на поездку. Таких высоких представительниц
аристократического Петербурга еще никогда
не было на каторге, и перед Лавинским,
естественно, встал вопрос, в какие условия
жены осужденных должны быть поставлены
в Сибири и как держать себя с ними. Чтобы
выяснить вставшие перед ним вопросы Лавинский
приехал в Петербург.
Он
обратился за советом к начальнику
Главного штаба, генерал-адъютанту
Дибичу, и ознакомил его со своими соображениями
по этому поводу. Дибич знал, что вопрос
этот занимает и самого Николая I, и в тот
же день, утром 31 августа 1826 года, доложил
царю соображения Лавинского.
Царь
ответил необычайно быстро. Он приказал
немедленно и секретно создать для
обсуждения вопроса особый комитет, который
собрался в тот же день в семь часов вечера.
Уже на
следующий день Лавинский срочно
направил иркутскому губернатору Цейдлеру
для сведения и исполнения исключительно
жесткие правила, регулировавшие положение
жен декабристов на каторге и в ссылке.
Правила
эти не были официально опубликованы,
но, утвержденные Николаем I, приобретали
силу закона. Они лишали жен декабристов
самых элементарных, установленных законом
человеческих прав. 7
Трубецкой,
первой выехавшей из Петербурга в Сибирь
к осужденному мужу, пришлось особенно
трудно: она должна была подписать документ,
который на многие годы вперед определял
бытие ее самой и жен остальных декабристов,
бытие их мужей и всех декабристов.
К
ней первой губернатор Цейдлер применил
полученные из Петербурга инструкции
и с нею держал себя особенно твердо и
настойчиво. Цейдлер прекрасно понимал,
что если ему не удастся отклонить Трубецкую
от поездки к мужу, он тем самым откроет
путь в Сибирь и другим женам декабристов.
Трубецкая, а вслед за ней и Волконская
должны были проявить – и проявили – огромную
силу воли, настойчивость и смелость, чтобы
пробить эту стену, воздвигнутую Николаем
I между декабристами и их близкими. 8
Видя,
что ужасы каторги и будущие
тяжелые условия не жизни не пугают
Трубецкую, Цейдлер сказался больным,
и Трубецкая долго не могла добиться свидания
с ним.
Трубецкая
терпеливо ждала. Прошло пять месяцев
со дня ее приезда в Иркутск, а
Цейдлер все не выпускал ее. Муж
продолжал писать ей с каторги
не переставая надеяться на ее приезд.
Наконец Цейдлер принял ее. Видя, что никакими
доводами не сломить волю Трубецкой, он
объявил ей, что разрешает дальнейшее
путешествие, но только по этапу, вместе
с каторжниками, под конвоем. При этом
он предупредил Трубецкую, что на этапах
люди мрут как мухи: отправляют пятьсот
человек, а доходит до места не более трети.
Трубецкую
не остановило и это…
Цейдлер
не выдержал и дал наконец разрешение.
Это было 19 января 1827 года. Трубецкая
в этот день выехала и скоро
прибыла в Большой Нерчинский завод.
9
Трубецкая
приехала первой. Увидев сквозь щель тюремного
забора мужа, бывшего князя, в кандалах,
в коротком тулупчике, подпоясанном
веревкой, она упала в обморок. 10
Надо представить себе Екатерину Ивановну
Трубецкую, нежную, тонкого душевного
склада женщину, чтобы понять, какое смятение
поднялось в ее душе. 14
Трубецкая
виделась с мужем два раза в
неделю – в тюрьме, в присутствии
офицера и унтер-офицера они
не могли передать друг другу и
тысячной доли того, что чувствовали.
В остальные дни княгиня брала скамеечку,
поднималась на склон сопки, откуда был
виден тюремный двор, - так ей удавалось
порой хоть издали посмотреть на Сергея
Петровича. 11
Однажды
в трескучий мороз Трубецкая
пришла на свидание с мужем в изношенных
ботинках и сильно простудила ноги:
из своих единственных новых теплых ботинок
она сшила Оболенскому шапочку, чтобы
на волосы не попадала руда, сыпавшаяся
при работе в руднике.
Княгиня часто отправлялась на телеге
к Бурнашеву, с отчетом об их ежедневных
расходах. Обратно она возвращалась
с купленной провизией и мешками картофеля.
Встречные всегда кланялись ей… 12
В
половине 1845 года произошло открытие
девичьего института Восточной
Сибири в Иркутске, куда Трубецкие
в первый же год открытия поместили
своих двух меньших дочерей, и тогда
же переехали жить в город, в Знаменское
предместье, где они купили себе дом. 13
«Екатерина
Ивановна Трубецкая, - пишет декабрист
Оболенский, не была хороша лицом, но тем
не менее могла всякого обворожить своим
добрым характером, приятным голосом и
умною, плавною речью. Она была образована,
начитанна и приобрела много научных сведений
во время своего пребывания за границей.
Немалое влияние в образовательном отношении
оказало на нее знакомство с представителями
европейской дипломатии, которые бывали
в доме ее отца, графа Лаваля.
Поэтому
в тот миг, когда Екатерина
Ивановна решилась следовать за мужем
в Сибирь, она вынуждена была преодолевать
не только силу семейной привязанности,
сопротивление любящих родителей,
уговаривающих ее остаться, не совершать
безумия. Она не только теряла весь этот
пышный свет, с его балами и роскошью, с
его заграничными вояжами и поездками
на кавказские «воды» , ее отъезд был вызовом
всем этим «членам царской фамилии, дипломатическому
корпусу и петербургскому бомонду» . Ее
решение следовать в Сибирь разделило,
раскололо это блестящее общество на сочувствующих
ей откровенно, на благословляющих ее
тайно, на тайно завидующих ей, открыто
ненавидящих. 14
* * *
Через
полгода после отъезда Трубецкой
из Петербурга, путь на каторгу был
открыт. Она открыла его не только для
себя, но и для всех приехавших после нее
в Сибирь жен декабристов. 15
Князь
Трубецкой был приговорен к 20 годам
каторги, после которых должен был
навечно поселиться где-нибудь в
Сибири. На каторге он провел 13 лет,
после чего всех отправили на поселение,
но не в одно место, как это было до сих
пор, - их разъединили и расселили по разным
местностям, более или менее удаленным
друг от друга. 16
Трубецкая
часто переписывалась с родными,
но ни отец, граф Лаваль, ни мать - вообще
никто из близких не сделал попытки посетить
ее в изгнании. Кроме двух мальчиков, умерших
в детском возрасте, у Трубецкой родились
в Сибири еще четверо детей.
Все
пережитое за годы каторги и ссылки
тяжело отозвалось на здоровье Трубецкой.
Она долго болела и 14 октября 1854 года
на руках у мужа скончалась в Иркутске. 17
Ее сразила тяжелая болезнь. Глубокая
душевная усталость, простуда, тяготы
бесконечных дорог и переселений, тоска
по родине и родителям, смерть детей –
сказалось все, что перенесла эта удивительная
женщина, умевшая в трудные минуты жизни
оставаться внешне спокойной, жизнерадостной. 18
Ее похоронили в ограде иркутского Знаменского
монастыря.
Пройдя
рука об руку с мужем тяжкий двадцативосьмилетний
путь каторги и ссылки, Трубецкая
всего двух лет не дожила до того
дня, когда декабристам и их женам разрешено
было наконец вернуться в Россию. 17
М.
Н. Волконская.
Мария
Николаевна Волконская выехала из Петербурга
через полгода после Трубецкой.
Она была дочерью прославленного
героя 1812 года, генерала Н. Н. Раевского.
По делу декабристов были привлечены,
но вскоре освобождены два ее брата. За
мужем за известным генералом, декабристом
М. Ф. Орловым, была ее старшая сестра, Екатерина. 1
Волконскому
было в то время тридцать шесть
лет. Марии Раевской не было еще и девятнадцати.
Молодая девушка понятия не имела о существовании
Тайного общества и в своих ранних записках
писала:
«Я
вышла замуж в 1825 году за князя С. Г. Волконского,
достойнейшего и благороднейшего из людей;
мои родители думали, что обеспечили мне
блестящую, по светским воззрениям будущность.
Мне было грустно с ними расставаться;
словно сквозь подвенечный вуаль мне смутно
виделась ожидавшая нас судьба…»
Это
было время, когда Волконский с головой
ушел в дела Тайного общества. За
весь год он провел с молодой женой не
больше трех месяцев. Мария Николаевна,
заболев, уехала лечиться в Одессу. Лишь
осенью Волконский приехал и отвез ее
в деревню Раевских, Болтышку, близ Умани,
где стояла его дивизия, а сам уехал в Тульчин,
где находилась Главная квартира армии.
Здесь у него часто бывали многие товарищи
по Южному тайному обществу. 2
2
января 1826 года у Марии Николаевны родился
сын, Николенька. Через три дня приехал
Волконский, повидался с женой и ребенком
и сразу уехал в Умань.
и т.д.................
